Маған жақсы мұғалім бәрінен де артық, өйткені мұғалім мектептің жүрегі!
Республикалық апталық газеті

“АЗ И Я” И УРОКИ ИСТОРИИ ОЛЖАС СУЛЕЙМЕНОВ: "ОТРИЦАЯ ВСЕ ПРОШЛОЕ, МЫ ТЕРЯЕМ ЧТО- ТО ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ"


18 января 2013, 01:40 | 4 656 просмотров



Точкой отсчета в этом интервью с неизбежностью должен был стать 1975 год, когда вышла книга “Аз и Я” Олжаса Сулейменова, потому что сегодня с автором беседует первый редактор этой книги. И разговор начался, естественно, с вопроса: сегодня, десятилетия спустя, как вы, Олжас Омарович, оцениваете и книгу, и ту ситуацию, в которой мы оказались после ее выхода в свет?

ПАРАДОКСЫ ПУНКТИРНОЙ ЛИНИИ

- Сейчас я отношусь к этой книге ровно, как и ко всем моим книгам, которые остались в ХХ веке, отношусь как к данности: да, это было. Но тогда… Я имею в виду годы 1975, 1976-й и так далее – они стали для меня как автора этой книги временем особого напряжения и, по-своему, особого подъема. Сейчас, оглядываясь на то время, я понимаю: когда на книгу обращено такое внимание, это свидетельствует о том, что в целом она для того периода стала очень заметным явлением культуры и политики…

- Советского Союза?

- Нет – значительно шире. Советский Союз не был ограничен, он был раздражающим фактором мира, разделенного пополам. И вдруг какая-то книга становится участницей этого то ли противостояния, то ли взаимодействия в глобальном смысле. Такая уж досталась участь моей книге. Потому что она выступила против той ограниченности восприятия истории, которая сложилась у нас тогда. История – это линия непрерывная, которая соединяет прошлое с настоящим. А в советское время у нас сложилась пунктирная линия, потому что глашатаи каждого периода XX века отрицали предыдущее. Ленин и Сталин отрицали царское время, хотя сами создали мощную империю; Хрущев начисто отрицал все сталинское, в том числе и все достижения того времени, акцентируя внимание лишь на страшных чертах сталинизма. Брежнев пришел, отрицая Хрущева. Дескать, ничего толкового не было при Хрущеве. Горбачев пришел, отрицая брежнев¬ский застой, хотя мы все выросли во времена этого самого застоя. И вообще культура, по-моему, расцветает только во времена такого застоя, а не во времена переломов, перестроек, революционных изменений. Культура нуждается в стабильности, как хлеб – в черноземе. Что-то, конечно, и в песках может вырасти. Но не золотая пшеница. Стихи не сочиняются на бегу, когда бежишь неизвестно куда.

- То есть в застое был какой-то позитив, если он помогал развитию культуры?

- Если только поменять сам негативный термин “застой”, который означает заторможенность, остановку. В чем эти явления проявлялись, если выходили великие фильмы и даже невеликие советские картины собирали полные залы и окупались? Я был председателем Госкино республики и помню, что мы ежегодно продавали 250 миллионов билетов в кинотеатры. Даже если они стоили 30 копеек, добывали до 70 миллионов рублей. А на производство картин “Казахфильму” требовалось всего 25 миллионов. И прекрасные фильмы снимались – “Кыз Жибек”, “Серый лютый”, “Конец атамана”; они шли по всему СССР и за рубежом.

А песни какие звучали! Они и сегодня – лучшие. Одна из них ныне стала гимном. И техника развивалась, и наука. Книги моих стихов выходили двухсоттысячными тиражами. Даже толстый литературный журнал “Жулдыз” имел тираж, помню, 140 тысяч ежемесячно.

1970-е были самым спокойным, сытым и плодотворным десятилетием за весь двадцатый век! Об этом наконец надо сказать и узнать, почему? – чтобы использовать узнанное в будущем.

Все 1980-е – это уже не застой, а сплошное движение. По неровной почве, спотыкание, вывихи, переломы. Поиски новых путей вместо того, чтобы отладить преж¬ний, натоптанный. Республики разошлись, и все ли в 1990-е нашли дорогу лучше той общей, что была прежде?

Огульно отрицая прошлое, мы утрачиваем что-то важное, необходимое для настоящего и будущего. А то получалось, что каждый новый строй разрушал предшествующий рельеф, даже горы, чтобы начинать с нуля. Поэтому “настоящая история” у нас начиналась снова и снова только с новых дат.

ДИВЕРСИЯ ВЕКА

- Моя книга как раз и предлагала посмотреть на прошлое как на непрерывную линию, как на кровеносный сосуд, который нельзя прерывать. Она говорила в частности о том, что на Руси возможно было русско-кыпчакское двуязычие. Это видно на примере “Слова о полку Игореве”, которое писалось, как я считаю, для двуязычного читателя…

- …и писалась двуязычным автором?

- Вероятно. А в XIX веке, когда эта книга “всплыла” из истории, ее прочли моноязычные исследователи, поэтому они многого в ней не поняли, напридумывали всякие забавные, а порой чудовищные толкования темных мест в тексте, против чего я и выступал. Я был, может быть, единственным двуязычным читателем, который очутился на пути этой книги. Понятно, что моноязычные академики мое прочтение не могли воспринять хорошо. Более того, они нашли в моих суждениях и другие отступления от традиции в целом.

- В их глазах это выглядело как диверсия!

- Вот именно, как диверсия против устоявшейся идеологии. Тем более что случилось это сразу после шума, вызванного выдворением Солженицына из страны в 1973-м. А в 1975-м выходит книга Сулейменова. Стоила она 74 копейки, но из-под полы ее можно было купить, заплатив значительно дороже. Один скромный человек в Дагестане предлагал мне продать ему весь тираж, все, что есть у меня, по тысяче рублей за экземпляр. За “Архипелаг ГУЛАГ” таких денег не предлагали.

- Меня поразила реакция на книгу со стороны Лихачева, он казался мне человеком более широких взглядов…

- Конечно, он был мыслитель крупного масштаба, но кроме того он был еще и просто человек. Я в своей книге покритиковал его труды, на которые он жизнь положил. Естественно, он написал о заблуждениях Олжаса Сулейменова с высоты своего академического титула. И даже Лев Николаевич Гумилев, которого я считаю своим учителем, потому что начал интересоваться тюркологией после прочтения его книги “Древние тюрки”, – даже он обиделся, поскольку я ни разу не упомянул его в своей книге. Это я почувствовал по его ответам интервьюерам. “Комсомолка” у него спрашивала, как он относится к книге Олжаса Сулейменова. “Я отрицательно отношусь к этой книге, – сказал он. – Но я не выступлю против него, потому что с его отцом я сидел в одной камере”. Гумилевский материал стоял как бы в стороне от “Слова…”, его интересовала жизнь древних тюрков до встреч со славянами, поэтому я его и не упомянул. О чем жалею. Недавно отметили столетие Учителя.

У ИСТОКОВ ГУЛАГА

- Вы только что вскользь упомянули о своем отце. Кто он был по специальности? Как сложилась его судьба?

- Он был военный. Служил в казахском кавалерийском полку, который стоял в Алматы, в Малой станице, на улице Крепостной – там находилась крепость, где случился мятеж, описанный Фурмановым. А мы жили рядом с крепостью, на улице Крепостной, в доме номер 10. Там я и появился на свет в мае 1936-го. Отец должен был поехать в командировку в Ташкент, в ТуркВО, но отпросился на время, потому что я должен был родиться. Так что я фактом своего рождения немного продлил ему свободу. А потом, через месяц, мать моя с дедом поехали в Ташкент выяснять, где он и что с ним. Им сказали: нет, не приезжал, не знаем. Вернулись, пошли в полк, в штаб. Нет полка, он расформирован. Потом, анализируя все, я понял, что это было. Одна неизвестная страница сталинизма: Сталин готовил 37-й год и для начала уничтожил национальные воин¬ские части во всех республиках. Части распустил, офицеров арестовал, кого посадил, кого расстрелял, чтобы в 37-м году уничтожать интеллигенцию без страха и упрека. Отец исчез, даже фотографий его нет. В 1936-м еще не было процессов, это не оглашалось, делалось тихо. Процессы будут чуть позже. Все было рассчитано заранее.

КЛЯКСА В СВЯЩЕННОМ ПИСАНИИ

- Вернемся к “Аз и Я”. Вашим наставником в истории языкознания был профессор Хайрулла Махмудов…

- О да! Хайрулла Хабибулович. Или профессор Хаха, как звали его студенты. Он был одним из лучших славистов в Средней Азии. Это он вручил мне такую, например, интересную деталь. Монахи исключительно бережно копировали Священное писание. И если предыдущий переписчик поставил кляксу, то во всех следующих копиях клякса будет повторяться. Эта деталь меня поразила, потому что подчеркивала, насколько они и впрямь трепетно относились к оригиналу. А в светской литературе, в текстах, подобных “Слову о полку Игореве”, они уже были не просто копиисты и переписчики, а редактора, и незнакомое тюркское слово переводили на русский так, как считали нужным и как они понимали его. Некоторые тюрк¬ские слова они оставляли в тексте, зная, что в современном русском языке слова эти есть. Через век или два слова эти устаревали, и тогда переписчики следующих поколений, которые уже не знали тюркских языков, вынуждены были прибегать к толкованиям. “Сеурим – кргат под саблями половецкими”. Текст на слова не был разделен. Сплошную строку разбивали по своему разумению: “Се у Рим кричат под саблями половецкими”. Выходит, доскакали половцы аж до Рима. А человек, который знал тюркский язык, понимал, что “урим” – это коса девичья. Половцы в ответ на нашествие Игоря наскочили на города Киевской Руси. Поэт и написал, что они отрубали косы у девушек, то есть бесчестили их. Это сейчас стригутся коротко, а в то время честная девушка должна была быть обязательно с косой. А исследователи рассудили: если до Рима на Апеннинах половцам было не доскакать, то, возможно, есть поселение Рим в окрест¬ностях Киева? Искали на полном серьезе.

- А вашу книгу “Аз и Я” профессор Х.Х. Махмудов прочитал? Какова была его оценка?

- Наверняка прочитал, впрямую об этом я с ним не разговаривал. Помню разговор с ним, когда еще до книги публиковал в “Просторе” свои материалы по “Слову…”, и он предложил, чтобы я защитил кандидатскую. Я даже начал писать ее. Он прочитал первый вариант и говорит: вот здесь надо ссылку положительную на Рыбакова, вот здесь на Лихачева и т.д. Я говорю: какая положительная ссылка, если я спорю с ними. А он гнет свое, пиши: “как правильно заметил Рыбаков”, “как прозорливо отметил Лихачев” и т.п. Я такое не могу написать. “Тогда не защитишься”. Говорю ему: не собираюсь от них защищаться – для науки, может быть, нужнее, чтобы я нападал на них. И наш разговор на эту тему закончился.

ЯЗЫКОЗНАНИЕ ПО-КРЕМЛЕВСКИ

- А вот такой “языковед”, как секретарь ЦК КПСС по идеологии Суслов, ведь он был одним из яростных оппонентов этой книги…

- Может быть, сам он и не читал книгу, но со слов своих помощников составил определенное мнение о ней. А среди этих помощников были и академики. Тот же Борис Александрович Рыбаков – автор целой книги о “Слове… “.

- Но Брежнев-то вроде бы полистал “Аз и Я” и не заметил там ничего крамольного…

- Это Кунаев попросил его посмотреть книгу. Назревало совещание трех отделов ЦК: культуры, пропаганды и науки, которые должны были обсудить, осудить и вынести постановление ЦК КПСС. Это было бы второе подобное постановление после 1948 года (первое – по Зощенко и Ахматовой), что очень сильно ударило бы по республике, которую называли лабораторией дружбы народов. И тогда Кунаев, спасая, может быть, даже не автора, а республику, обратился к Брежневу, дал ему книгу, объяснил ситуацию и то, чем грядущее постановление грозит Казахстану. А нашу республику Брежнев всегда называл “мой Казахстан”: здесь у него началось вхождение в большую власть, и с Кунаевым он дружил. Поэтому, как он сказал Кунаеву, книгу он прочитал. Кунаев спросил его по телефону: “Есть там национализм, антисоветизм, сионизм?” Тот с солдатско-маршальской прямотой ответил: “Ни хрена там этого нет”.

- И Суслов поутих?

- Нет. Но Кунаев тут же спросил Брежнева: можем ли мы ввести автора книги в состав нашего ЦК? Да вводите куда хотите! Кстати, подоспел и съезд ЦК Компартии Казахстана. В начале февраля 1976 года. По сложившейся традиции первый секретарь Союза писателей избирался членом ЦК. Второй – кандидатом в члены. Третий же никуда не выдвигался. А я как раз и был третьим секретарем. А вторым секретарем был Шерхан Муртаза, именно он, согласно положению, должен был стать кандидатом в члены ЦК. Он уже зарезал барана по этому поводу, мы все были приглашены обмыть это дело, а я представления не имел, как развернутся события. В общем, вместо Шерхана ввели в состав ЦК меня, он с тех пор со мной еле здоровается. Но план Суслова уже пройти не мог, обсуждение книги перенесли в Академию наук СССР, а это уже не так опасно было для республики. 13 февраля 1976 года в Москве, на Волхонке, с 9 до 18-ти 47 академиков и членкоров обсуждали, осуждали. Книгу изъяли из продажи, из библиотек. Но лаборатория дружбы уцелела: постановления не случилось.

ЗАКОЛДОВАННОЕ ЧИСЛО

- А год назад в День Независимости, 16 декабря, грянули события в Жанаозене. Случайность?

- Число 16 декабря какое-то заколдованное. Ровно 50 лет назад 16 декабря я вышел на сцену Большого Кремлевского Дворца, открывал концерт мастеров искусств Казахстана. В Москве проходили дни нашей республики. Читаю стихи о дружбе России и Казахстана, предваряя концерт. И вижу, как по левой правительственной ложе идет Хрущев, опоздавший. Рядом с ним члены президиума ЦК: Ворошилов, Буденный, Суслов, Микоян и все остальные небожители. А справа в директорской ложе сидит одинокий Кунаев. Я зашел за кулисы, Ляйле Галимжановой, тогдашнему министру культуры, обрисовал это положение: почему он один, не с ними? Он не член президиума, ему не положено, дисциплина такая, отвечает она. Потом мы узнали, с чем было связано их опоздание на концерт. Они проводили заседание президиума, на котором отдали несколько хлопкосеющих районов Узбекистану, против чего категорически возражал Кунаев. Кунаева сняли с работы (он был первым секретарем ЦК Казахстана), назначили вместо него Юсупова. Уже тогда наложился негатив на эту дату. Потом было 16 декабря 1986 года – второй раз Кунаева снимают с работы, уже окончательно. После чего начинаются события на Новой площади. Потом случилось самое главное – 16 декабря 1991 года: подписание документа о независимости, Казахстан обретает права государственности. И в первые годы, когда речь заходила о 16 декабря, многие спрашивали: мы что – празднуем снятие Кунаева и отмечаем очередную годовщину декабря 1986-го? Такой вот трагический оттенок ложится на праздник Независимости. Теперь трагизм добавился Жанаозеном в прошлом году. Потребуется много усилий, чтобы очистить дату от мрачного колорита.

- А можно было избежать трагедии Жанаозена?

- Надо было.

- Обыватель интересуется: почему не приехали в Жанаозен и не усмирили страсти Ермек Серкебаев, Бибигуль Толегенова, Олжас Сулейменов?

- А толку-то? Тут надо было принимать согласованные меры правительству и работодателям. Вспоминаю главный русский вопрос: что делать? И русский ответ на него: а хрен его знает!.. Ермек и Олжас точно не знали.

“НЕ СТОИТ СВЯЗЫВАТЬСЯ. ВДРУГ ЧТО-НИБУДЬ ВЫКИНЕТ”

- И снова – об “Аз и Я”. Там, помнится, назревали крутые меры по отношение к тем, кто имел к ней касательство?

- Мне показали проект постановления Бюро ЦК Компартии Казахстана, где были указаны меры наказания людей, допустивших выход книги. Должны были освободить от работы председателя Госкомиздата Шериаздана Елеукенова, директора издательства ” Жазушы” Aбильмажина Жумабаева, заместителя редактора русской редакции издательства Геннадия Толмачева и поставить вопрос об их пребывании в рядах КПСС. С автором книги провести серьезную беседу о недопущении впредь таких публикаций.

Бюро должно было состояться на следующий день. Я всю ночь писал письмо Кунаеву и членам бюро. В сборнике “Избранного” в 1990 году часть этого письма была опубликована. Оригинал наверняка сохранился в архивах ЦК. Весь текст не помню. Писал, что со временем это письмо будет восприниматься как документ нечастного значения. Что всегда старался не допускать ситуаций, когда бы из-за меня могли пострадать другие люди. В уличных ситуациях готов был заплатить жизнью ради них. И сейчас готов. Порукой тому единственная личная собственность – моя жизнь.

Рано утром отвез письмо в ЦК, оставил в приемной Кунаева, копии попросил передать членам Бюро.

Письмо сыграло свою роль. Им вынесли по выговору, но на работе оставили. И редактор книги, хоть он и не был номенклатурой ЦК, без работы не остался. Перешел в редакцию журнала “Простор”.

- Редакторам и других ваших книг доставалось.

- Да, после “Аз и Я” вышла книга стихов – “Определение берега”. Предисловие к ней написал выдающийся русский поэт Леонид Мартынов. Первая подборка моих стихов вышла в 1959 году в “Литературной газете” с его напутствием “Доброго пути”. С этой даты начинается стаж моей литературной деятельности.

В предисловии Леонид Николаевич неосмотрительно похвалил меня за копания в “Слове о полку Игореве”. Всего одна или две строчки. Если раньше Казахстан московскими читателями считался краем непуганой цензуры, то после всего этого мы стали краем цензуры перепуганной. Я помню этот день. Все работники полиграфкомбината были заняты непривычным делом: выдирали страницу из предисловия и вклеивали другую, уже без этих крамольных строк. А тираж сборника был немалый – сто тысяч экземпляров.

“МЫ ГДЕ-ТО ВСТРЕЧАЛИСЬ?”

- “Повторяя в полдень” – там больше переизданий, новых стихов не так много. Вы написали в общей сложности более 150 стихотворений, специалистами подсчитано. После “Аз и Я” стихи появлялись все реже и реже. Иссяк колодец?

- Во-первых, убедился в правоте Пушкина: “Года к суровой прозе клонят”. Стихи – это выплеск молодости, когда гормоны играют. Проза, научные исследования, политическая публицистика – это уже работа взрослеющего ума. Профессиональный литератор не может замыкаться в одном жанре. Но еще одно помешало мне сосредоточиться на поэзии. Еще на первом курсе Литинститута первую тетрадку стишков отнес на суд одному маститому поэту на дачу в Переделкино. Он полистал и спросил: “У вас какая-нибудь профессия уже есть?” – “Имею диплом инженера-геолога”. – “Вот и занимайтесь геологией. А стихи оставьте писать нам”. Вот такое напутствие и заставило меня засесть за стихи. Через несколько месяцев Леонид Мартынов напечатал подборку в “Литгазете”. Потом первые книги появились, членство в Союзе писателей СССР. Когда мне говорят “это не твое дело”, я, если уверен, что смогу, делаю это своим делом. Через четыре года, а точнее 17 декабря 1962-го, Хрущев срочно собрал 300 представителей творческой интеллигенции в доме приемов на Ленинских горах, чтобы высказаться по поводу своего посещения художественной выставки на Манежной площади. И я оказался в их числе. Нас рассадили за большими длинными столами с легким вином и фруктами. Я оказался напротив того самого мастера, который послал меня далеко в геологию. Мы чокались, слушали Хрущева. Ели фрукты. Он всматривался в меня, пытаясь вспомнить. “Молодой человек, мы встречались с вами раньше?” Я говорю: “Встречались когда-то. В Литинституте. Я у вас занял 25 рублей. Искал возможность отдать”. “Да-да, я всегда молодым помогаю. И деньгами, и советом”. И я отдал ему долг, заплатил в благодарность за то, что он заставил меня научиться писать стихи. И такие уроки необходимы.

В 1964 году я посетил Вячеслава Иванова – специалиста по древним “ископаемым языкам”. Принес ему первые экзерсисы на тему “шумеры и тюрки”. Он почитал при мне, покивал большой, лобастой головой. “Хотите совет?” – “За этим и пришел”. – “У вас замечательные стихи. Последней книгой, которую прочел мой отец (писатель Всеволод Иванов – ред.) был ваш сборник “Солнечные ночи”. Он лежал на тумбочке возле его кровати, когда утром к нему в палату вошли. А шумеры и тюрки… Вы потратите годы, но ничего не добьетесь и никого не убедите. Пишите стихи”.

Шумерами и тюрками я занимаюсь до сих пор. Может, потому еще не бросил, что никто не верит, что получится толк. А я верю. И в новом году, наконец, надеюсь опубликовать первые результаты, которые пошлю в Лос-Анджелес профессору Вячеславу Всеволодовичу Иванову. Недавно получил от него письмо по электронке.

- Обычно все интервью с вами включали и такой вопрос: “Над какой книгой вы сейчас работаете?”. И вы традиционно отвечаете: “1001 слово”. Я посмотрел интервью и двадцатилетней давности, и недавние. Тот же вопрос и тот же ответ. Коротко: о чем эта вещь?

- Я теперь уверен, что наконец открыл код слова. Теперь могу узнать этимологию, то есть происхождение любого слова из любого языка. А это – генезис культов, культур, религий, цивилизаций. Потому что действительно “вначале было слово и слово было – Бог”.

ПОЭТ И ВЛАСТЬ

- Теперь самое время коснуться старинной темы “поэт и правитель”. Поясню переход. В современной евразийской стране на творческой судьбе писателя вашего масштаба обязательно должно было отразиться отношение главы государства. “Аз и Я” вышла при Кунаеве. Он помог избежать трудностей, неизбежных без властной поддержки. Это было важное произведение, представившее большой стране и миру возможности современной гуманитарной мысли. Но еще не главная книга автора. А вот “1001 слово”, судя по затаенности и длительности исполнения, и будет той самой главной книгой. И за нее, если она состоится, спасибо надо будет сказать не только автору, но и государству, создавшему все условия для ее написания. Я прав?

- Говори точнее – Нурсултану Назарбаеву. Отвечу прямо: да!

- Говорили, что ваш отъезд за рубеж в 1995-м был некоей почетной ссылкой…

- Ссылки мы привыкли ассоциировать с восточным направлением – Сибирь, Колыма. О ссылке в Италию, Грецию, на Мальту, где я был послом, и далее – в Париж, в ЮНЕСКО – можно было только мечтать. Потому что открывалась возможность работать в странах, где зарождалась европейская культура, а теперь убеждаюсь – мировая, потому что Средиземноморье было промежуточной прародиной человечества, некогда вышедшего из Африки и распространившегося из Средиземноморья дальше – на Восток и на Север. На Востоке – в Китае, Юго-Восточной Азии и далее – в Южной Америке не обнаружено ни одного памятника культуры, который оказался бы древнее тех, что были найдены в Европе. В мае 1996-го, выступая на моем юбилейном вечере в Оперном театре, Нурсултан Абишевич сказал: “Мы командировали Олжаса Сулейменова в Рим, чтобы он написал свою книгу “1001 слово”. Она всем нам нужна”.

Я благодарен за это государственное поручение и длительную командировку, которая, надеюсь, оправдается.

Мы привыкли к тому, что государства охотно инвестируют в фундаментальные науки – физику, математику, химию, обещающие укрепить оборону, технику, экономику. Гуманитарные науки в мире и особенно в СНГ лишены такого внимания. И в этой ситуации поддержка проекта “Новое языкознание” по-особому характеризует культурную и научную политику Казахстана. Достаточно сказать, кстати, что наш МИД финансирует такие глобальные проекты ЮНЕСКО, как “Великие переселения человечества в доистории и в ранней истории”, “Аль-Фараби и европейское возрождение” и другие.

За эти годы мне удалось издать несколько книг, подготавливающих “1001…”: “Язык письма”, “Тюрки в доистории”, “Улыбка бога”… А в будущем году надеюсь завершить или приблизить завершение главной книги, которая и обороне нашей идентичности послужит.

- Ваша оценка добавляет образу елбасы новые грани. Да, кстати, я вспоминаю интервью президента, данное им телеканалу “Россия”. Ведущий Сергей Брилев спросил Нурсултана Абишевича, что такое “елбасы” и как давно этот термин существует в языке? Привожу ответ почти дословно: “Мой друг Олжас Сулейменов говорит, что и древним грекам он был известен”.

- Я и вправду объяснил президенту этимологию этого термина. В древнетюрк¬ском : il basy – “страны глава”. В казахском – ел басы. Тюркская государственная культура еще в I тысячелетии до н.э. повлияла на греческую. В то время морфология сложного термина в тюркском была иной: bas-il-i – “глава страны”. Греки не произносили шипящих и не знали смысла составляющих слов, поэтому в их языке получился лексический монолит: basili – “царь”. Отсюда имена – европейские Базиль, Василь и восточные Фазиль, Пазыл…

ХВАЛА И ХУЛА

- Хорошо известна политическая роль Назарбаева и перед распадом СССР , и тем более в годы суверенитета. Но все чаще раздаются голоса: нет ли у нас культа личности Назарбаева?

- В марте 1987 года на пленуме ЦК заговорили о культе личности Кунаева. Я выступил, сказал, что термин этот в нашем сознании навсегда сопряжен с репрессиями, лагерями, со многими тысячами людей, пострадавшими от произвола диктатора. В случае с Кунаевым мы ничего подобного не знаем, поэтому на него мундир Сталина надеть невозможно. И размеры не совпадают. Общество, конечно, должно следить за подобными явлениями, но и в случае Назарбаева оппонентам надо использовать более подходящую терминологию.

Человеку, который свыше двадцати лет во власти, знакомы и золотая тяжесть славы, и чугунное бремя ославления. Хвала и хула – близкородственные категории, часто вытекающие одна из другой. Когда кто-то возносит славу через край, он, по сути, человека ославляет. Людям публичным это явление хорошо знакомо, а уж таким, как Назарбаев, тем более.

Несомненно, Назарбаев – выдающийся политик, много сделавший и делающий для страны и мира. Но иные борзописцы могут своей безудержной хвалой нанести его международному имиджу больше вреда, чем даже оголтелая хула иных оппонентов, чья политическая неграмотность давно очевидна.

В 2000 году было опубликовано много прогнозов геополитического развития. В одних предрекали распад России на несколько самостоятельных республик. А кто-то говорил о том, что такая же участь, причем даже раньше, грозит Казахстану. Причины – громадная территория, богатые недра и малочисленное население, к тому же многоэтническое. Аккуратно расписано, кому из соседей что достанется.

Можно, конечно, отмахнуться: “придурок!” Но серьезный политик и этот листок положил бы в свою пухлую папку. Судя по действиям, которые предпринимал Назарбаев в течение двух десятков лет во внутренней и внешней политике, он знал об этом сценарии с начала 1990-х и вполне серьезно к нему отнесся.

Все интеграционные проекты, предложенные президентом, есть реакция именно на эти опасения. Прежде всего – Евразийский Союз, ШОС (Шанхайская организация сотрудничества)… И когда я читаю очередные нелепости относительно Евразийского Союза (“снова СССР…”, “империя…”), меня тянет опубликовать ту книженцию, чтобы до бандерлогов дошло.

Я стоял у истоков Республики Казахстан, многое увидел и передумал. Как историк, знаю, каким чудом получили мы право создать свою государственность. И не использовать этот необыкновенный шанс – преступление перед собственными детьми и внуками, которым надо увидеть елку 2050-го, заявленную в недавнем Послании. Мы уже понимаем, что отрицать все прошлое безрассудно. Но не увидеть главные достоинства и вызовы в настоящем столь же непродуктивно. Как и заранее отмахнуться от всего, что не сразу понятно нам в проектах будущего. Перед Новым годом и атеисту не грех вознести молитву – пожелание. Хочу, чтобы сохранилось, возросло и окрепло то, что мы построили. Мы создаем новое государство! В самом центре его возвели и утвердили прекрасную новую столицу, которая может стать столицей Союза взаимозависимых государств Евразии. Да будет так! Аминь.

Автор:
Адольф АРЦИШЕВСКИЙ. www. camonitor.kz